Показать содержимое по тегу: Музей

Период существования Русского государства как Российской Империи соответствует Синодальной эпохе в истории Русской Православной Церкви. После кончины Патриарха Адриана в 1700 г. новый Патриарх по распоряжению Императора Петра I не избирался. Была создана новая система управления Русской Православной Церковью. 25 января 1721 г. был издан Манифест об учреждении Духовной коллегии. 14 февраля 1721 г. Духовная коллегия, получившая название Святейшего Правительствующего Синода, была официально открыта. Президентом Синода стал митрополит Рязанский Стефан Яворский (в 1722 г., после смерти митрополита Стефана, должность президента была упразднена). В том же году Император Петр I обратился к Константинопольскому патриарху Иеремии III с ходатайством о признании восточными патриархами Святейшего Синода. В сентябре 1723 г. Константинопольский и Антиохийский патриархи особой грамотой признали Святейший Синод своим «во Христе братом», обладающим равнопатриаршим достоинством.

     Согласно Основным законам Российской Империи, Синод определялся как «соборное, обладающее в русской православной церкви всеми видами высшей власти и состоящее в сношениях с заграничными православными церквами правительство, чрез которое действует в церковном управлении верховная самодержавная власть, его учредившая». В таковом качестве был признан восточными патриархами и прочими автокефальными церквами. Синод получил права высшей законодательной, судебной и административной власти в Церкви, но эту власть он мог осуществлять лишь с согласия Государя. Все постановления Синода вплоть до 1917 г. выходили под штемпелем: «По указу Его Императорского Величества».

     Члены Святейшего Правительствующего Синода назначались Императором. Представителем Императора в Синоде был Обер-прокурор Святейшего Синода. До 1901 г. члены Синода и присутствующие в Синоде при вступлении в должность должны были приносить присягу, которая, в частности, гласила: «Исповедую же с клятвою крайняго Судию Духовныя сея Коллегии быти Самаго Всероссийскаго Монарха Государя нашего всемилостивейшаго».

      В соответствии со статьей 42 Основных законов Российской Империи, «Император яко христианский государь есть верховный хранитель и защитник догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния». В примечании к этой статье указано: «В сем смысле Император в Акте о наследии престола 1797 г. апр. 5 именуется главою Церкви». Статья 41 Основных законов содержит определение о принадлежности Императора к восточно-православному вероисповеданию. Эта статья опирается на «Духовный регламент», завещание Императрицы Екатерины I 1727 г. и на закон от 5 апреля 1797 г. Для того чтобы у подданных не оставалось сомнений в том, что Император исповедует православную веру, закон предписывает священное коронование восходящего на престол Государя через святое миропомазание по чину православной Церкви (ст. 35). Публичное (во всеуслышание) произнесение венчаемым монархом Никео-Цареградского Символа веры (примечание к статье 36) и торжественное обещание, облеченное в форму молитвы, править и судить по заповедям Господним составляют основу обязанностей и прав Императора по отношению к Церкви.

Особое положение Русской Православной Церкви.

     Статья 40 Основных законов гласила, что «первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть Христианская Православная Кафолическая Восточного исповедания».

     Первенство Православной Церкви выражалось, главным образом, в том, что российский Император «не может исповедовать никакой иной веры, кроме Православной». Закон возлагал на Императора обязанность «быть верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры и блюстителем правоверия и всякого в Церкви святой благочиния». В управлении Православной Церкви верховная власть действовала непосредственно через учрежденный ею Святейший Правительствующий Синод. Однако особенность положения Православной Церкви в значительной степени корректировалось тем, что Обер-прокурор при Святейшем Синоде, прежде осуществлявший только функцию надзора за законностью синодального делопроизводства, с 1835 г. получил права министра. Благодаря этому Обер-прокурор стал посредником между Православной Церковью и верховной властью. Все дела, касающиеся православного духовного ведомства, представлялись в высшие государственные учреждения и Императору не иначе, как через Обер-прокурора, занимавшего таким образом положение подлинного министра ведомства православного исповедания.

     Официально отмечались только праздники Русской Православной Церкви. В эти дни государственные учреждения и учебные заведения были закрыты, запрещалось совершать наказания по судебным приговорам. К праздничным дням в соответствии с законом были отнесены все воскресные дни в году, все двунадесятые праздники, некоторые дни памяти нарочитых святых, например день святителя Николая Чудотворца 9 мая и 6 декабря, день апостолов Петра и Павла 29 июня и др.; пятница и суббота сырной недели, четверг, пятница и суббота страстной недели, вся пасхальная неделя, время с 23 декабря по 2 января, также дни рождения и тезоименитства Государя, Государыни, Наследника престола, дни восшествия на престол и коронования.

      Господствующее положение Русской Церкви выражалось в требовании законодательства, «чтобы лица других исповеданий, вступающие в брак с лицами православного исповедания, дали подписку, что не будут ни поносить своих супругов за православие, ни склонять их чрез прельщение, угрозы или иным образом к принятию своей веры и что рожденные в сем браке дети крещены и воспитаны будут в правилах православного исповедания».

      Первенствующее положение Церкви нашло свое законодательное выражение также и в том, что «признавая одну себя единою истинною Церковью Христовою, принадлежность к которой является необходимым условием для спасения, не допускает для своих последователей свободы перехода из православия в иное, хотя бы христианское, исповедание и рассматривает лиц, отпавших от православной веры, как заблуждающихся, заботясь о возвращении их в православие».

     Юридически предполагалось, что всякое частное лицо остается в вере, в которой оно рождено и которую исповедовали его предки. Законодательство не допускало возможности не принадлежать ни к какому исповеданию, то есть государство признавало в каждом подданном человека религиозного. По существовавшему тогда общему правилу не допускался также и свободный переход из одной признанной веры в другую. Тем самым права отдельной личности были неотделимы от прав религиозной общины. Допускался переход только в православие всем инославным и иноверным без всяких ограничений. Вместе с тем закон утверждал, что «как рожденным в православной вере, так и обратившимся к ней из других вер запрещается отступить от нея и принять иную веру, хотя бы то и христианскую».

      Закон предписывал православным христианам обязательное исполнение религиозных обязанностей. Каждый православный христианин должен был не менее одного раза в год исповедаться и причаститься св. Тайн. Детей необходимо было приводить на исповедь и к причастию, начиная с семилетнего возраста. Гражданское и военное начальство, как и духовное, должно было наблюдать, чтобы подчиненные неукоснительно исполняли свой христианский долг. О тех, кто не исполнял своего христианского долга в течение трех лет и не воспринимал увещевания священнослужителей, сообщалось гражданскому начальству на его усмотрение. Родители, которые не приводили детей на исповедь, подвергались особому внушению священноначалия и замечанию от местных гражданских властей.

     Привилегированность Православной Церкви выражалось также в принадлежавшем ей исключительном праве проповедования своего вероучения. «В пределах государства одна господствующая Православная Церковь имеет право убеждать последователей иных христианских исповеданий и иноверцев к принятию ея учения о вере. Духовныя же и светские лица прочих христианских исповеданий и иноверцы строжайше обязаны не прикасаться к убеждению совести не принадлежащих к их религии; в противном случае они подвергаются взысканиям, в уголовных законах определенных». Отсюда следует, что духовенству и мирянам иных конфессий и религий было запрещено обращать в свою веру православных, а всякое отпадение от православия считалось незаконным, а совращение из него преступным, против которых принимались как предупредительные меры, так и меры уголовного преследования. Если отпадение от православия не было наказуемо в уголовном порядке, то совращение из него предусматривало суровые наказания. Так, за совращение в инославие (католичество, протестантизм) виновный приговаривался к лишению всех прав и ссылке в Сибирь, за отвлечение в иноверие (ислам, буддизм, иудаизм, язычество) предусматривались каторжные работы на срок от 8 до 10 лет.

      В начале XX в. в Русской Православной Церкви было: более 100 епископов, свыше 50 тыс. (54 923 на 1914 г.) приходских храмов, около 100 тыс. (117 915 на 1914 г.) белого духовенства, включая священников, диаконов и причетников, около 1 000 (953 на 1914 г.) монастырей, свыше 90 тыс. (94 629 на 1914 г.) монашествующих, включая послушников и послушниц. Количество церквей за последнее царствование (Императора Николая II) увеличилось на 10 тысяч, составив к 1917 г. 57 тысяч, а количество монастырей более чем на 250 (к 1917 г. их было 1025). Как свидетельствуют статистические данные всероссийской переписи населения 1897 г., лица православного исповедания составляли 67% населения страны. Общее число православных верующих к 1914 г. исчислялось в 98 363 874 чел.

      За время царствования Императора Николая II было прославлено больше святых, чем за все предыдущие царствования. По личному почину Государя был канонизирован преподобный Серафим Саровский. Его канонизация стала началом прославления множества русских святых. Среди них — святитель Иоасаф Белгородский, святая благоверная княгиня Анна Кашинская, священномученик Ермоген, Патриарх Московский и всея Руси, святитель Иоанн Тобольский, преподобная Евфросиния Полоцкая. Одновременно строилось много церквей и монастырей.    

      Духовенство считалось привилегированным, почетным сословием в России во все периоды ее истории. Православное духовенство делилось на черное (все монашествующие) и белое, причем к последнему принадлежали как собственно священнослужители (протопресвитеры и протоиереи, пресвитеры, иереи, протодиаконы и иподиаконы, а также причетники в звании псаломщиков), так и церковнослужители (пономари, дьячки и т.д.). Поскольку черное духовенство в качестве отрекшихся от мира монахов не могло иметь собственности, не имело потомства, либо прекращало всякие гражданские связи с детьми, родителями и всеми родственниками, а вступающие в монашество лица высших сословий не могли пользоваться никакими сословными привилегиями, говорить о духовенстве как о сословной группе можно, прежде всего применительно к белому духовенству.

     В XVIII в. материальное положение приходского духовенства в деревне было лишь не намного выше, чем у зажиточных крестьян, а в городе было сопоставимо с положением низшей части чиновничества и основной массы посадских (за исключением клира кафедральных соборов и, разумеется, придворного духовенства). В это же время закрепилась практика (формально не узаконенная никаким гражданским уложением или церковным каноном) фактического наследования церковных приходов, когда епархиальный архиерей при уходе "на покой" приходского священника закреплял, по прошению последнего, место за его сыном или зятем. В результате получить приход претендент чаще всего мог путем женитьбы на священнической дочери, для чего в духовных консисториях велись даже списки невест и желающим давались рекомендации. В это же время окончательно утвердился принцип необходимости духовного образования для занятия священнослужительской должности, закрепленный в Духовном регламенте.

    Духовенство с самого начала было свободно от государственных налогов, прежде всего, от подушной подати, рекрутской (с момента ее учреждения и вплоть до введения всеобщей воинской повинности), а с 1874 г. - воинской повинности и от воинского постоя. Но свобода священнослужителей (священников и диаконов) от телесного наказания была провозглашена лишь в 1747 г.

    Лица духовного звания были лишены права владеть крепостными (до секуляризации это право осуществляли корпоративно монастыри, архиерейские дома и даже некоторые церкви), но за священниками, перешедшими в духовенство из дворян, а также получившими ордена, это право признавалось. Духовенство могло владеть ненаселенными землями и домами. При владении домами для духовных лиц существовало одно ограничение: в этих домах нельзя было размещать трактирные и питейные заведения. Духовные лица не могли заниматься подрядами и поставками и выступать поручателями по ним. Вообще лицам духовного звания было запрещено заниматься "несвойственными им" торговыми промыслами, влекущими за собою причисление их к торговому разряду (т.е. запись в гильдии и цехи). Это запрещение шло в том же ряду, как и запрещение духовенству посещать "игрища", играть в карты и т.п.

    Принадлежность к духовному сословию усваивалась при рождении и при вступлении в ряды белого духовенства из других сословий. В принципе, закон разрешал поступление в духовенство лицам всех сословий, кроме крепостных, не получивших увольнительной от своих владельцев, но лица податных сословий могли вступать в ряды духовенства только при удостоверении местного епархиального начальства о недостатке лиц духовного звания для замещения соответствующей должности, при "одобрительном" поведении и при наличии увольнительного свидетельства от крестьянского или городского общества. Переход в белое духовенство лиц дворянского сословия вплоть до начала XX в. для России был нехарактерен, но эта практика была довольно распространена на Украине. Дети священно-церковнослужителей наследовали их сословную принадлежность и не должны были при достижении совершеннолетия избирать себе род жизни, но остающиеся при отцах до 15-летнего возраста без отдачи в духовные училища и соответствующего обучения или исключенные из духовных училищ за непонятливость и леность исключались из духовного звания и должны были избирать себе род жизни, т.е. приписаться к какой-либо общине податного сословия - мещанской или крестьянской - или записаться в купцы. Избирать себе род жизни должны были и дети священно- церковнослужителей, добровольно уклоняющихся из духовного сословия. Для "излишних" детей духовенства периодически устраивались так называемые "разборы", при которых дети священно-церковнослужителей, нигде не записанные и никуда не определенные, отдавались в солдаты. Эта практика окончательно прекратилась лишь к 60-м годам XIX в.

      Дети духовенства имели право (а первоначально это право означало и обязанность) на получение образования в духовных училищах. Выпускники духовных семинарий и духовных академий могли пожелать избрать для себя светскую карьеру. Для этого они должны были уволиться из духовного ведомства. Рожденные в духовном звании при поступлении на гражданскую службу пользовались правами, одинаковыми с детьми личных дворян, но это касалось лишь священнослужительских детей. При поступлении - добровольно или по разборам - в военную службу дети духовенства, окончившие среднее отделение семинарии и не уволенные из семинарии за пороки, пользовались правами вольноопределяющихся. Но для лиц, добровольно сложивших с себя священный сан и желавших поступить в гражданскую службу, такое поступление было запрещено для священников в течение 10 лет после снятия сана, а для диаконов - 6 лет.

     На практике наиболее распространенным вариантом перемены сословной принадлежности для детей духовенства в XVIII - начала ХIХ вв. было поступление в гражданскую службу в канцелярские служители до достижения первого классного чина, а позднее - в университеты и другие учебные заведения. Запрещение в 1884 г. выпускникам семинарий поступать в университеты значительно ограничило этот путь сословной и социальной мобильности духовенства. В то же время большая открытость духовных учебных заведений (по уставам 1867 и 1884 гг.) для лиц всех сословий способствовала, как и формальное запрещение наследования приходов, большей открытости духовного сословия.

     Жены духовных лиц усваивали их сословную принадлежность и сохраняли ее после смерти мужей (до вторичного брака). Лица, принадлежавшие к православному духовенству, подлежали суду духовного ведомства.

     Доказательствами принадлежности к духовному сословию были метрические свидетельства, клировые ведомости, составляемые в консисториях, а также ставленнические грамоты.

    Специальной корпоративной сословной организации духовенство не имело, если не считать зачатков такой организации в виде епархиальных съездов и попыток ввести в 60 - начале 80-х гг. XIX в. выборность благочинных. Наследуемая при рождении, принадлежность к духовному сословию сохранялась при достижении совершеннолетия только при поступлении на священно-церковнослужительскую должность.  Принадлежность к духовному сословию могла сочетаться с прирожденными или полученными (например, по ордену) правами дворянства и почетного гражданства.

С древнейших времен и до настоящего времени при поступлении на службу существовал обычай давать клятву верности (приносить присягу), смысл которой заключался, прежде всего, в установлении определенных отношений между тем, кто принимал к себе на службу (военную, государственную) и вступавшим на эту службу. В Российской Империи присяга на верность принималась не только солдатами и офицерами русской армии, со времен Императора Петра I вводилось множество различных присяг. В первой половине XVIII в. при принятии российского подданства или при вступлении на государственную службу появились правовые акты - присяга на верность службе (присяга на подданство, присяга определенному роду войск и т. д.) как гарантия преданности и верности Государю и Отечеству, которые закрепляли определенные требования, как к государственным служащим, так и к людям, постоянно находящимся на военной службе или проходящим подготовку к ней.

  В российской армии за столетия ее истории существовали различные варианты воинской присяги. Еще при Царе Алексее Михайловиче, воспитатель и наставник Царя - Борис Иванович Морозов - составил в 1647 г. «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки». В этом первом русском воинском уставе был закреплен ритуал принятия клятвы на верность Царю. Каждый воинский человек, говорилось в уставе, должен приводиться к крестному целованию — приносить присягу Государю «верно служить» и «во всем послушным и покорным быть и делать по его велению».

  Считается, что родоначальником военной присяги, как многих других российских военных традиций, был сын Царя Алексея Михайловича – Император Петр I , который военную присягу перевел из традиции в ранг государственного закона.

   Текст «Артикула воинского», который был опубликован 26 апреля 1715 г., начинается с повеления Императора Петра I, гласящего «...Божиею милостию, Мы, Петр Первый, Царь и Самодержец Всероссийский, и протчая, и протчая, и протчая. Повелеваем всем обще нашим генералом, штаб, обер и ундер-офицерам и салдатам, как подданным, так и чужестранным, в службе нашей пребывающим, покорным и послушным быть по своей должности, и все пункты сего артикула право исполнять, и всякому особо высокого и ниского чина без всякаго изъятия нам, яко Государю своему, присягу чинить...».

   Далее, в разделе «О присяге, каким образом присягу или обещание чинить, от генералов и до фендриха» описывается порядок приведения к присяге. В соответствии с «Артикулом воинским» присяга должна была приноситься штаб, обер и унтер-офицерами, а также солдатами «...при полку или роте, при распущенном знамени», а «...генералитету в воинской консилии». Присягающий обязан был, произнося текст присяги, «положить левую руку на Евангелие, а правую руку поднять вверх с простертыми двумя большими персты». Если было много молодых солдат, то они поднимали только руку перед лежащим Евангелием и повторяли текст присяги вслед за читающим, после чего целовали Евангелие. Воины клялись «...служить верно и послушно ... все исполнять исправно. От роты и знамя ... никогда не отлучатца, но за оным, пока жив, непременно, добровольно, и верно так, как мне приятна честь моя и живот мой, следовать буду. И во всем так поступать, как честному, послушному, храброму и неторопливому солдату надлежит».    

    Текст русской военной присяги выглядел следующим образом:: "Я (имярек), обещаюсь Всемогущим Богом верно служить Его Величеству Петру Первому, Царю и Самодержцу Всероссийскому, и протчая, и протчая, и наследникам со всею ревностию, по крайней силе своей, не щадя живота и имения. И долженствую исполнять все указы и уставы сочиненныя, и иже впредь сочиняемые от Его Величества и его Государства. И должен везде, во всяких случаях интерес Его Величества и Государства предостерегать и охранять, и извещать, что противное услышу и все вредное отвращать. А неприятелем Его Величества и его Государства везде всякий удобьвозможный вред приключать, о злодеех объявлять и их сыскивать. И все протчее, что к пользе Его Величества и его Государства, чинить по доброй христианской совести, без обману и лукавства, как доброму, честному человеку надлежит, как должен ответ держать в день Судный. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий".

   Присяга принималась в присутствии священника. После принесения присяги в строю, присягающие подписывали индивидуальные клятвенные обещания - «присяжные листы».

   Помимо военной присяги, в начале XVIII в. было распространено приведение к «присяге на верность службе». В июне 1719 г. специальным указом Императора Петра I «О присяге на верность службы» предписывалось привести к присяге чиновников Сената и коллегий, губернаторов, воевод и других. В 1720 г. утвержден Генеральный регламент (устав) государственной службы. Право на очередной чин служащие приобретали по выслуге лет при успешной службе и «доброй нравственности», о чем говорил общий порядок чинопроизводства.

   10 ноября 1721 г. издан указ «Об учреждении присяги на каждый чин». Русские солдаты стали приносить присягу на верность службе, офицеры присягали при каждом повышении в чине «...всякому на каждый чин присягать … по артикулу».

   Ритуал приведения к присяге «на верность службе» соблюдался неукоснительно на протяжении всего XVIII столетия. К присяге «на верность службе» приводили непосредственные начальники принимавшего присягу или дававшего клятвенное обещание.

   Какого либо унифицированного официального или единого текста (содержания) присяги на верность службы вплоть до 1743 г. не обнаруживается.

   Присяга на верность давалась лишь только одному лицу - Государю. Но в манифесте, сочиненном 5 октября 1740 г. графом Остерманом о назначении Императрицею Анною принца Иоанна наследником русского престола, говорится: «... кого похотят по себе учинить наследником, в чем и все чины верные Наши подданные в 1731-м году Нам торжественно же присягали. Того ради Мы о сем Нашем всемилостивейшем соизволении и определении всенародно объявляем со всемилостивейшим имянным повелением, дабы все Наши верные подданные как духовного, так и мирского военного, и гражданского чина, и всякого звания, в должном повиновении и послушании сего Нашего устава и определения, как верным подданным надлежит, торжественную присягу учинили по приложенной при сем форме. И для того Мы сие наше о наследстве учиненное определение собственноручно подписали, и указали оное и формуляр присяги напечатав всенародно публиковать».

   В 1743 г. Императрица Елизавета Петровна собственноручно утвердила текст «Присяги на верность службы». Помимо присяги самой Императрице, одновременно присягали «...и Ея Императорского Величества Высокому Законному Наследнику», т. е. будущему Императору Петру III. Однако уже в манифесте от 25 декабря 1761 г. о восшествии Императора Петра III на престол имя наследника не было названо, а в форме «Клятвенного обещания» (присяги) говорилось о верности Императору и «...по высочайшей Его воле избираемым и назначаемым наследникам».

  Кроме присяги на верность службе, во времена Императрицы Елизаветы Петровны существовала практика присягать определенному роду войск.

  Наряду с этими видами присяг, в первой половине XVIII в. активно применяется правовой способ вступления в русское подданство иностранцами, желающими поступить как на военную, так и на гражданскую службу в России, который назывался натурализацией и был связан с принесением присяги на подданство. Для поступления на военную или гражданскую службу не имели никакого значения ни национальность, ни государственная принадлежность претендента. Важно было, чтобы человек был дворянином (все равно, российским или чужеземным) и принес присягу, нарушение которой нормами дворянской морали не допускалось.

    Признаком благонадежности иноземца в XVIII в. стало не крещение (свобода совести была дарована иностранцам указом 1702 г.), а присяга на вечное подданство российскому Государю. Впервые присяга на подданство была зафиксирована законодательно 18 августа 1721 г. в манифесте, приглашающем пленных шведов ко вступлению в русское подданство: «... военнопленным шведам, ежели кто похочет, в Его Царского Величества как в военную, так и в гражданскую службы или в какие другие разные мастерства за присягою вступать». Текст присяги был следующим: «Я, имя рек, родом из оттуда, обещает верным, истинным и покорным слугою и подданным быть». Вступление в подданство должно было быть добровольным, причем вступающий должен был показать, «...чем он честно пропитать себя чает».

   В тексте присяги не было прямого указания на вечный характер подданства. Однако уже Сенатский указ от 27 августа 1747 г. «О клятвенном обещании иностранцев, желающих присягать на вечное подданство России» вводил момент вечности в самый текст присяги: «Аз нижепоименованный, бывший подданный, обещаюсь и клянусь Всемогущему Богу, что я Всепресветлейшей ... Государыне ... хощу верным, добрым и послушным рабом и вечно подданным с моею фамилией быть и никуда ... за границу не отъезжать и в чужестранную службу не вступать». Текст этот оставался неизменным и в последующих указах: от 8 марта 1762 г. и 6 июля 1793 г. В соответствии с указами от 12 декабря 1796 г. и 18 апреля 1801 г. присягающий, не называя себя рабом, обещал, тем не менее, «верным, добрым, послушным и вечно подданным с моею фамилией быть». Текст этот перешел, в конечном счете, и в Свод законов.

    В Своде военных постановлений за 1869 г. записано: "Присяга есть клятва, которую солдат дает перед лицом Божьим на кресте Спасителя и на святом его Евангелии: служить Богу и Государю верою и правдою ..., смело и весело идти в бой за Царя, Русь Святую и Веру Православную. Изменнику же присяги не будет пощады ни на белом свете, ни на Страшном Суде Божьем". В тексте самой присяги угрозы карой не было. Считалось, что об этом позаботится высшая сила в порядке Божьего промысла.

   Лица иной веры, в первую очередь мусульмане, лютеране и евреи, присягали особым образом, на своем языке и в присутствии своего священнослужителя.

   Порядок приведения к присяге магометан был следующий:

   1. присягающий должен во время присяги держать два перста правой руки своей на раскрытом Коране повторять слова присяги, которые ему читает духовное лицо магометанской веры, и по окончании клятвы целовать слова Корана,

   2. лицо, наряженное для присутствования при принятии присяги, обязано:

    а) поверять правильность выполнения оной по тому столбцу, в которой татарские или другого восточного языка слова присяги изображены русскими буквами, и

    б) наблюдать, чтобы духовные лица магометанской веры, во время чтения присяги, а в особенности при окончании оной, отнюдь не произносили фразы по-арабски: инша аллах, а по-татарски: аллах-тилясе (то есть коли Богу угодно), а также не переменяли своего места и положения, и чтобы после каждого продолжительного с их стороны перерыва чтения, как-то: кашля, обморока и пр., они возобновляли чтение присяжного листа.

   3. в тех местах, где не окажется духовного лица магометанской веры, приведение к присяге магометан должно быть возлагаемо на кого-либо из мусульман грамотных, а если присягающий сам грамотен, то ему самому предоставляется читать слова присяги. За неимением же грамотных мусульман и за безграмотностью приводимого к присяге, лицо, наряженное для привода к оной, должно читать ему слова присяги, написанные русскими буквами.

    4. Порядок приведения к присяге евреев и форма еврейской присяги, для поступления в военную службу, были изложены в Уставе Духовных Дел Иностранных Исповеданий. Согласно указанному уставу евреи приводились к присяге во всякое время, кроме субботних и праздничных дней, в синагогах или молитвенных школах, а где нет синагог и молитвенных школ - в подлежащем присутственном месте, начальствующими лицами и раввином или помощником его, в присутствии двух свидетелей из евреев, где это возможно.

В тексте данного раздела использовался материал статьи В. Н. Бенда "«Присяга на верность…» как одно из средств воспитания патриотизма в  России  и русской армии в  XVIII в.", опубликованной в журнале "Вестник Челябинского государственного университета". 2009.12. История. Выпуск 31. С.56-63. 

 В древности вместо слов "флаг" и "знамя" употреблялось слово "стяг". Выражение "поставить стяг" означало построение дружины к битве. Стяг "стягивал" витязей в боевой порядок и отмечал сердцевину войска. На его защиту ставили стяговников-богатырей.
     По стягу судили о ходе битвы. Стяг "простирашася яко облацы" - значит, бой идет успешно. Падение стяга говорило о бедственном положении войска, о том, что враги "досекошася до стяга, и стяг подсекоша". Наши летописи чрезвычайно лаконичны и скупы на подробности. Тем не менее, в них отмечались даже потеря части стяга и смерть стяговника: "челку стяговую соторгоша", "стяговника нашего потяти".
     Примечательно и происхождение слова "знамя". "Знамениями" называли изображения православных святынь. После того, как на стягах стали изображать св. Георгия и другие святые лики, они превратились в "знамения", а затем в "знамена".
     Единого национального флага в допетровской Руси не существовало. С древних времен на знаменах великих князей изображались святые, лики Христа и Богородицы.
     На протяжении многих веков русскую армию осеняли красные знамена. Еще в Х в. витязи Святослава Великого бились под красными стягами. В одной из древних рукописей сохранились их изображения. Полотнища стягов были клиновидной формы, а навершия - в виде копья с перекладиной, то есть в форме креста.
     Три века спустя армия Дмитрия Донского вышла против полчищ Мамая. На Куликовом поле над русской армией реяло огромное красное знамя с изображением образа Нерукотворного Спаса.
     По сути, такого же цвета и с таким же образом было полковое Большое знамя Ивана Грозного. В 1552 г. русские полки шли под ним на победоносный штурм Казани. В летописной записи об осаде Казани Иваном Грозным (1552 г.) говорится: "и велел Государь херугви христианские развертити, сиречь знамя, на них образ Господа нашего Иисуса Христа Нерукотворенный, и наверх водружен животворящий крест, иже бе у прародителя его, Государя нашего, достохвалного Великаго князя Дмитриа на Дону".
     Знамя Ивана Грозного полтора века сопровождало русскую армию. При Царице Софье Алексеевне оно побывало в Крымских походах, а при Императоре Петре I - в Азовском походе и на войне со шведами.
     В Лицевом летописном своде помещено изображение знамени Ивана Грозного в Казанском походе – раздвоенное белое с изображением Спаса и восьмиконечным крестом над ним. По другим данным знамя (вероятно полковое) было красным с изображением Спаса. 
     Хорошо известен так называемый "Великий стяг" Ивана Грозного. Это полотнище в виде трапеции (с откосом). У древка на лазоревом поле изображен Святой Михаил на коне. На откосе "сахарного" цвета изображен Христос. Знамя имеет кайму "брусничного цвета", у откоса дополнительно кайма "макового" цвета.
     В 1612 г. над ополчением, вышедшем из Нижнего Новгорода к Москве, развевалось знамя князя Дмитрия Пожарского. Оно было малинового цвета и на одной своей стороне несло образ Господа Вседержителя, а на другой - архангела Михаила. Народное ополчение под предводительством Косьмы Минина и Дмитрия Пожарского положило конец Смуте, освобождению от польско-литовского ига и освободило Москву от захватчиков. Враги и предатели России были изгнаны, а русская государственность восстановлена. Знамя князя Пожарского по наступлении мирного времени было помещено в церкви и почиталось наравне с иконами. В грозный год наполеоновского нашествия со знамени Пожарского была сделана точная копия и вручена Нижегородскому ополчению.
    Религиозные сюжеты изображались и на других царских знаменах. На алом знамени Царя Алексея Михайловича, например, изображался лик Спасителя.
    Со времен Царя Алексея Михайловича начали изготавливать "гербовые знамена", первое такое знамя было белым с широкой красной каймой, в центре изображался золотой двуглавый орел и гербы подвластных Царю земель, на кайме размещалась легенда (автор герба Станислав Лопуцкий). В описи Оружейной палаты о гербовом знамени 1666-1667 гг. сказано: "В кругу изображен двуглавый орел, коронованный двумя коронами, а на груди у него "Царь на коне колет копием змия".
     Россия до Царя Алексея Михайловича не имела единого государственного знамени. Русские люди в разных обстоятельствах использовали разные символы, чтобы выразить свою народную, русскую сущность - хоругви, иконы, казачьи бунчуки, знамена стрелецких полков и т.д. По всей видимости, не было насущной потребности в подобном символе; его функции выполнял герб государства Российского - двуглавый орел. Из подобных символов вырос и русский государственный флаг, а оформился он при Царе Алексее Михайловиче.
     В ответ на предложение персидского шаха вывозить шелк в Европу водным путем через Россию Царь указал "… для посылок из Астрахани в Хвалынское (Каспийское) море сделать корабли в Коломенском уезде в селе Дединове и то корабельное дело ведать... боярину А. Л. Ордину-Нащокину". Менее чем через год, 19 мая 1668 г., дединовские мастера Яков Полуэктов и Степан Петров вместе со своими плотниками и кузнецами спустили на воду первый русский военный корабль "Орел". По царскому указу кораблю надлежало иметь государственный флаг. Царь Алексей Михайлович определил внешний вид флага не по подобию флагов других европейских морских держав, как это утверждается некоторыми историками, а по подобию стрелецких знамен, которых в то время в России было великое множество.
     В книге "Корабельные флаги" Карла Алярда, изданной в Амстердаме еще в 1695 г., этот флаг описан так: "флаг Московский, определен синим крестом, первой и четвертой квартиер белой, второй и третий красной".
     Флаг Царя Алексея Михайловича глубоко символичен. В его основе лежит Крест. Таким образом, этот флаг указывает на миссию России во вселенной, как на последнего носителя истинной веры - православия. Он рождался постепенно, выходя из монашеских келий, оформляясь первоначально в идее Третьего Рима, а затем воплощаясь в конкретные, зримые символы.
     Этот флаг представлял Россию значительный период исторического времени, и не только на торговых кораблях, но и на дипломатических представительствах, в армии, а позже и на аэропланах Первой Мировой войны.
     Несмотря на то, что Император Петр I разработал за свою жизнь огромное количество флагов (различные варианты Андреевского флага, штандарты «Царя Московского и Императора Всероссийского», варианты гюйсов и проч.), государственный флаг Российской Империи им так и не был установлен. Преемники Императора Петра I почти полтора века продолжали эту «традицию»: несмотря на широкое использование в быту русского бело-сине-красного триколора, юридически его статус в качестве флага Российской Империи не был установлен.
     В 1858 г. в царствование Императора Александра II председатель геральдической палаты Российской Империи барон Кене обратил внимание Государя на то, что цвета государственного флага России не совпадают с цветами государственного герба (что шло вразрез с правилами немецкой геральдики). Несмотря на то, что в действительности цвета русского флага соответствовали цветам центрального, древнейшего изображения государственного герба Империи, а именно — герба Москвы, барону Кене удалось убедить Императора в необходимости создания нового флага. Не исключено, что на решение принять черно-желто-белый флаг в качестве государственного флага Российской Империи повлияло то обстоятельство, что еще одна империя того времени — Австрийская — использовала сходный флаг, представлявший собой черно-желтое полотнище (цвета Священной Римской империи германской нации XV—XIX вв.). 
     Указом Императора Александра II от 11 июня 1858 г. был введен черно-желто-белый «флаг гербовых цветов»: «Описание Высочайше утвержденного рисунка расположения гербовых цветов Империи на знаменах, флагах и других предметах, употребляемых для украшений при торжественных случаях. Расположение сих цветов горизонтальное, верхняя полоса черная, средняя желтая (или золотая), а нижняя белая (или серебряная). Первые полосы соответствуют черному государственному орлу в желтом поле, и кокарда из сих двух цветов была основана Императором Павлом I, между тем как знамена и другие украшения из сих цветов употреблялись уже во времена царствования Императрицы Анны Иоанновны. Нижняя полоса белая или серебряная соответствует кокарде Петра Великого и Императрицы Екатерины II; Император же Александр I, после взятия Парижа в 1814 г., соединил правильную гербовую кокарду с древней Петра Великого, которая соответствует белому или серебряному всаднику (Св. Георгию) в московском гербе». Указ утвержден Сенатом по докладу министра императорского двора графа В. Адлерберга.
     Однако российское общество не принимало этот новый символ государственной власти: в сознании русских черно-желтые цвета ассоциировались с Австрией и правящим там домом Габсбургов. В Империи параллельно существовало два флага: черно-желто-белый — национальный «де-юре» и бело-сине-красный — национальный «де-факто», причем предпочтения населения повсеместно отдавались последнему.
      Император Александр III, славянофил, во время коронации обратил внимание на контраст в Москве: Кремль был украшен и вся процессия одета в бело-желто-черное, а в городе преобладали бело-сине-красные цвета. Была назначена комиссия из авторитетных лиц под председательством генерал-адъютанта адмирала К. Н. Посьета. Комиссия вынесла следующее решение: «Бело-сине-красный флаг, учрежденный Императором Петром Великим, имеет за собой почти 200-летнюю давность. В нем замечаются и геральдические данные: московский герб изображает белого всадника в синем плаще на красном поле. Подтверждением этим цветам служат и флаги в военном флоте: 1-я линия обозначается красным, 2-я — синим и 3-я — белым флагом с Андреевским крестом в крыже. Контр- и вице-адмиральские флаги соответственно имеют красную и синюю полосы, наконец, гюйс составлен из цветов: белого, синего и красного. С другой стороны, бело-желто-черный цвета ни исторических, ни геральдических основ за собой не имеют». — На основании решения комиссии адмирала Посьета национальным флагом был высочайше утвержден бело-сине-красный.
     28 апреля 1883 г. (7 мая 1883 г. это решение было включено в Собрание узаконений Российской Империи) Императором Александром III было издано «Повеление о флагах для украшения зданий в торжественных случаях», предписывавшее использовать исключительно бело-сине-красный флаг. Черно-желто-белый с этого момента считался династическим флагом царствующего Дома Романовых. Согласно другим данным, противоречащим данному утверждению, бело-сине-красный флаг высочайше утверждается Императором Александром III лишь «для коммерческих судов».
     Император Николай II в 1896 г. окончательно закрепил за бело-сине-красным флагом статус единственного государственного флага Российской Империи.
     С началом Первой мировой войны в 1914 г. для поднятия патриотизма населения особым циркуляром министерства иностранных дел был введен дополнительный имперский флаг «для употребления в частном быту». Он отличался от государственного флага Империи желтым квадратом с черным двуглавым орлом (композиция, соответствующая дворцовому штандарту Императора). Орел изображался без титульных гербов на крыльях, квадрат перекрывал белую и около четверти синей полосы флага. Однако этот флаг не получил распространения; вопреки распространенному заблуждению он никогда не был государственным флагом Российской Империи. Новый флаг не вводился как обязательный, его использование лишь «разрешалось». Символика флага подчеркивала единение Царя с народом.